Неточные совпадения
Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая показать ей и самому себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и не колебала его, растравляла его
рану. Он заговорил с
большим оживлением.
Он был хотя пьян, но пришел: осмотрел
рану и объявил, что она
больше дня жить не может; только он ошибся…
— Щека разорвана, язык висит из
раны. Я видела не менее трехсот трупов…
Больше. Что же это, Самгин? Ведь не могли они сами себя…
Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в ногу. Я быстро разулся и вытащил занозу, но, должно быть, не всю. Вероятно, кончик ее остался в
ране, потому что на другой день ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть
рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно болела. До самого рассвета я не мог сомкнуть глаз. Наутро стало ясно, что на ноге у меня образовался
большой нарыв.
Обед был
большой. Мне пришлось сидеть возле генерала Раевского, брата жены Орлова. Раевский был тоже в опале с 14 декабря; сын знаменитого Н. Н. Раевского, он мальчиком четырнадцати лет находился с своим братом под Бородином возле отца; впоследствии он умер от
ран на Кавказе. Я рассказал ему об Огареве и спросил, может ли и захочет ли Орлов что-нибудь сделать.
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали, внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних
ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим предметам миновали; а потрясенная вера в нашу непогрешительность придавала
больше серьезный и истинный характер нашей жизни. Моя статья «По поводу одной драмы» была заключительным словом прожитой болезни.
Старик слушал и ждал. Он
больше, чем кто-нибудь другой в этой толпе, понимал живую драму этих звуков. Ему казалось, что эта могучая импровизация, так свободно льющаяся из души музыканта, вдруг оборвется, как прежде, тревожным, болезненным вопросом, который откроет новую
рану в душе его слепого питомца. Но звуки росли, крепли, полнели, становились все более и более властными, захватывали сердце объединенной и замиравшей толпы.
А ведь главная, самая сильная боль, может, не в
ранах, а вот, что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж
больше не будешь, и что это уж наверно; главное то, что наверно.
В нашем кругу все обстоит благополучно. Получено письмо Ивана Дмитриевича от 21 сентября. У него опять
раны на ногах и
больше, нежели здесь. Персин уверяет, что все должно скоро пройти. Ест черемшу и мажется разными зловониями. Может быть, Чех сам вам писал прямо, а я все-таки вздумал и это вам сказать вместо политики. Извините, если выйдет дубликат.
Текло время. Любовные
раны зажили, огорчения рассеялись, самолюбие успокоилось, бывшие любовные восторги оказались наивной детской игрой, и вскоре Александровым овладела настоящая
большая любовь, память о которой осталась надолго, на всю его жизнь…
Но
больше всего их очаровывали и крепче всего запечатлелись в их памяти его рассказы о военных походах, сражениях и стоянках на бивуаках, о победах и отступлениях, о смерти,
ранах и лютых морозах, — неторопливые, эпически спокойные, простосердечные рассказы, рассказываемые между вечерним чаем и тем скучным часом, когда детей позовут спать.
Вообще Марфин вел аскетическую и почти скупую жизнь; единственными предметами, требующими
больших расходов, у него были: превосходный конский завод с скаковыми и рысистыми лошадьми, который он держал при усадьбе своей, и тут же несколько уже лет существующая больница для простого народа, устроенная с полным комплектом сиделок, фельдшеров, с двумя лекарскими учениками, и в которой, наконец, сам Егор Егорыч практиковал и лечил: перевязывать
раны, вскрывать пузыри после мушек, разрезывать нарывы, закатить сильнейшего слабительного больному — было весьма любезным для него делом.
Gnadige Frau
больше всего поразили глаза Андреюшки — ясные, голубые, не имеющие в себе ни малейшего оттенка помешательства, напротив, очень умные и как бы в душу вам проникающие; а доктор глядел все на цепь; ему очень хотелось посмотреть под мышки Андреюшке, чтобы удостовериться, существуют ли на них если не
раны, то, по крайней мере, мозоли от тридцатилетнего прикосновения к ним постороннего твердого тела.
Когда комнаты стояли пустые, в ожидании новых насельников, я зашел посмотреть на голые стены с квадратными пятнами на местах, где висели картины, с изогнутыми гвоздями и
ранами от гвоздей. По крашеному полу были разбросаны разноцветные лоскутки, клочья бумаги, изломанные аптечные коробки, склянки от духов и блестела
большая медная булавка.
— Ox, — громко крякнул, сдерживая боль, Авдеев, когда его стали класть на койку. Когда же его положили, он нахмурился и не стонал
больше, но только не переставая шевелил ступнями. Он держал
рану руками и неподвижно смотрел перед собой.
Это была голова, бритая, с
большими выступами черепа над глазами и черной стриженой бородкой и подстриженными усами, с одним открытым, другим полузакрытым глазом, с разрубленным и недорубленным бритым черепом, с окровавленным запекшейся черной кровью носом. Шея была замотана окровавленным полотенцем. Несмотря на все
раны головы, в складе посиневших губ было детское доброе выражение.
Другое отношение — это отношение трагическое, людей, утверждающих, что противоречие стремления и любви к миру людей и необходимости войны ужасно, но что такова судьба человека. Люди эти
большею частью чуткие, даровитые люди, видят и понимают весь ужас и всю неразумность и жестокость войны, но по какому-то странному повороту мысли не видят и не ищут никакого выхода из этого положения, а, как бы расчесывая свою
рану, любуются отчаянностью положения человечества.
Турецкое правительство преследовало его, и он, вероятно, в эти два года подвергался
большим опасностям; я раз увидел у него на шее широкий рубец, должно быть, след
раны; но он об этом говорить не любит.
И вот, в то время как паровоз, свистя и пыхтя, все
больше и
больше отдаляет его от милых сердцу, к нему подсаживается совершенно посторонний человек и сразу, сам того не зная, бередит дымящуюся
рану его сердца.
Доктор осматривал
рану. Пуля прошла сквозь голову и застряла в стене. Не было труда вытащить ее из штукатурки, что комиссар сделал гвоздем. Она была помята, меньшего калибра и
большей длины, чем пуля в револьвере Геза; кроме того — никелирована.
Таким образом, историческая коляска, о которой думал Алексей Абрамович в то самое время, в которое Глафира Львовна думала о несчастной дочери преступной любви, состаревшаяся, осунувшаяся, порыжевшая, с сломанной рессорой и с значительной
раной на боку, была доставлена с
большими затруднениями на маленький дворик Круциферского; сарая у него не было, и коляска долго служила приютом кротких кур.
Ты очень хорошо знала, что я пришел к тебе с
большой моей
раной; но ты вместо того, чтобы успокоить меня, посоветовать мне что-нибудь, говоришь мне только дерзости.
Соня совсем не похожа на Шарлотту. Она неспособна наносить
раны. Она любит
больше лечить их и чудесно делает это.
Такой удар лишает возможности крупную рыбу сильно биться и возиться на остроге, что непременно случится, если острога попадет близко к хвосту или к концу рыла; в обоих этих случаях
большая рыба легко может сорваться и, несмотря на жестокие
раны, от которых впоследствии уснет, может уйти и лишить охотника богатой добычи.
— Поди мне
большой лопух сорви, — и как парень от него отвернулся, он снял косу с косья, присел опять на корточки, оттянул одною рукою икру у ноги, да в один мах всю ее и отрезал прочь. Отрезанный шмат мяса величиною в деревенскую лепешку швырнул в Орлик, а сам зажал
рану обеими руками и повалился.
Я не могу продолжать так, как начал, любезный друг: это стоит мне слишком
больших усилий и слишком растравляет мои
раны.
Мне снилось, что приходит человек,
Обрызганный весь кровью, говоря,
Что он мой брат… но я не испугалась
И стала омывать потоки крови
И увидала
рану против сердца
Глубокую… и он сказал мне:
«Смотри! я брат твой»… но клянуся,
В тот миг он был мне
больше брата...
А я? И я также… Я бы даже поменялся с ним. Как он счастлив: он не слышит ничего, не чувствует ни боли от
ран, ни смертельной тоски, ни жажды… Штык вошел ему прямо в сердце... Вот на мундире
большая черная дыра; вокруг нее кровь. Это сделал я.
Менаду четвертым и пятым ребром на линии, мысленно проведенной от середины подмышковой впадины вертикально вниз, находится
большая, зияющая
рана, длиною в дюйм.
Кто-то напомнил о свайке, с которою утром вчерашнего дня видели дурачка, но свайка имела стержень круглый: думали, что
рана нанесена
большим гвоздем, но
большой гвоздь имеет четырехсторонний стержень и он нанес бы
рану разорванную и неправильную, меж тем, как эта ранка была точно выкроена правильным трехугольничком.
— Все, батюшка, свежие
раны, но главное меня раздосадовало, что подлец Кишенский меня на это место послал, а я приехала и узнала, что он себе за комиссию взял
больше половины моего жалованья и не сказал мне.
Дворняга нюхает скворца и видит, что хозяин попал не в одну только голову. На груди зияет
рана, перебита одна ножка, на клюве висит
большая кровяная капля…
В одном из таких госпиталей, в белой, чистой, просторной горнице лежит Милица. Ее осунувшееся за долгие мучительные дни болезни личико кажется неживым. Синие тени легли под глазами… Кожа пожелтела и потрескалась от жара. Она по
большей части находится в забытьи. Мимо ее койки медленно, чуть слышно проходят сестрицы. Иногда задерживаются, смотрят в лицо, ставят термометр, измеряющий температуру, перебинтовывают
рану, впрыскивают больной под кожу морфий…
Сегодня она чувствует сама начало своего выздоровления… Ей лучше, заметно лучше, так пусть же ей дадут говорить… О, как она несчастна! Она слабенькая, ничтожная, хрупкая девочка и
больше ничего. A между тем, y нее были такие смелые замыслы, такие идеи! И вот, какая-то ничтожная
рана,
рана навылет шальной пулей и она уже больна, уже расклеилась по всем швам, и должна лежать недели, когда другие проливают свою кровь за честь родины. Разве не горько это, разве не тяжело?
А так как самолюбие в
большей или меньшей степени свойственно всем людям — это есть
рана первородного греха, — то все люди в
большей или меньшей степени живут в фантасмагорическом мире.
Из старших писателей-художников самым
большим влиянием пользовался Глеб Успенский. Его страдальческое лицо с застывшим ужасом в широко раскрытых глазах отображает всю его писательскую деятельность. Сознание глубокой вины перед народом, сплошная, непрерывно кровоточащая
рана совести, ужасы неисчерпаемого народного горя, обступающие душу бредовыми привидениями, полная безвыходность, безнадежное отсутствие путей.
— Но он так огорчен, так страдает, а между тем не хочет бередить ваших сердечных
ран. Он любит вас
больше себя. А мне его жалко, пожалейте и вы его.
Отчего
раны и
большим полезны, тем паче малым» (с. 497).
Раздался выстрел. Сбежавшаяся прислуга застала князя уже мертвым. Он лежал на кровати. Огнестрельная
рана зияла в правом виске. Алая кровь обагрила белоснежные, батистовые наволочки подушек и лежавший у постели белый ангорский ковер. Правая рука спустилась с кровати. Револьвер
большого калибра валялся на ковре. На лице князя застыла улыбка какого-то блаженного довольства.
Раны от них очень болезненны и
больших размеров.
— Что теперь делать, что делать? — прошептала она. — Не хочу показать мою
рану сердечную! Не стоит. Упрекать не буду. Да, не надо показывать вида, что я знаю… Не должна унижаться
больше. Довольно!
Вдруг с парохода раздался выстрел. Все бросились туда и вбежали на палубу. Антон Михайлович был уже мертв и лежал навзничь. В правом виске зияла огнестрельная
рана, весь пол около него был залит кровью, невдалеке валялся револьвер
большого калибра. Дали знать в город.
— Я рад за вас; вы
больше ее не увидите и не растравите вторично вашу сердечную
рану, — прибавил он, с чувством пожимая его руку.
На
большом расстоянии
раны от ружейных пуль имеют характер ушибленных.
Карла. Зазнобила сердечушко; только вы, ребятушки, и заживите
рану снадобьем пороховым, вырвете занозу штыком молодецким. (Развертывает ландкарту Лифляндии в
большом размере, с разными украшениями.) Посмотрите-ка сюда!
Старались унять кровь, в изобилии стремившуюся из
раны, нанесенной
большою пулею в самое сердце, звали его по имени и кричали ему на ухо: «Саша!
Чем
больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей
раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни.
Казалось, нельзя было вытягиваться
больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному
раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
— «Ну и докажу: по видимому судя, кажется в море действительно более воды, чем в горсти, но когда придет время разрушения мира и из нынешнего солнца выступит другое, огнепалящее, то оно иссушит на земле все воды — и
большие и малые: и моря, и ручьи, и потоки, и сама Сумбер-гора (Атлас) рассыпется; а кто при жизни напоил своею горстью уста жаждущего или обмыл своею рукою
раны нищего, того горсть воды семь солнц не иссушат, а, напротив того, будут только ее расширять и тем самым увеличивать…» — Право, как вы хотите, а ведь это не совсем глупо, господа? — вопросил, приостановясь на минуту, рассказчик, — а?
Будь мы понетерпеливее, так, бог весть, не стали бы сожалеть об этом очень многие, и
больше всех те, иже в трудех не суть и с человеки
ран не приемлют, а, обложив туком свои лядвии, праздно умствуют, во что бы им начать верить, чтобы было только о чем-нибудь умствовать.